Форум

Некоторое время назад я сводил двух своих знакомых на "Норд-Ост". И вот что одна из них вчера написала другой

(замечу, хватило одного посещения!):


-------------------------------------------------- ------


А мне снился порнографический по сути, хотя и не по форме, сон про то, как пошли мы с тобой на Народ-Ост.


Сначала сходили нормально, потом пошли второй раз - неудачные места достались, а потом, в третий, такое началось... Короче, приходим в третий раз на Норд-Ост, а там изменение в спектакле - сделали новый пролог.


Действие пролога происходит в мире ином. На сцене, изображающей пустую квартиру Татариновых, лежит Николай. Он, очевидно, умер, потому что выглядит сильно моложе, чем в последних сценах. Ясно, что дело происходит после смерти и квартира эта не в Москве, а в другом пространстве. Николай, не вставая, поет о том, что любил Машу. Теперь же он умер, у него все плохо, и чтобы спастись, ему нужно получить какой-нибудь предмет из тех, что принадлежали ей, например, что-нибудь из нижнего белья. При этом, как бывает во сне, ария звучит трагически, надрывно и романтически, никакого похабного значения не несет и совершенно ясно, что речь идет о высоких чувствах и высоких материях, таких, как любовь, спасение души, прощение, еще раз любовь.


Тут выходит Марья Васильевна. Она - воплощение земной и страстной любви. В первую минуту зрители впадают в шок, потому что она совершенно нага, но потом становится видно, что на ней облегающий телесный комбинезон, в точности повторяющий тело, так что она одновременно и одета, и раздета. Образ - женщина-виолончель, страстные бедра и все такое. В руках у нее - столовая серебряная ложка. Она поет что-то язвительное в духе "поздно каяться, нечего было ложки воровать, не будет прощения, все знают про ложечки-то".


Пролог на этом кончается. Мы сидим на каких-то паршивых местах в зале, отсюда плохо видно. Тут к нам подходит билетерша и говорит "вы выиграли в тайной лотерее лучшие места, пойдемте". И ведет нас в центр зала. А зал - почти как цирковой, то есть как половина циркового зала, с полукольцом трибуны, сферическим потолком, только сцена нормальная. В центре же зрительного зала есть хитрая конструкция, подъемник, на котором дощатая площадка - типа выносная сцена для саных главных моментов. В кульминационный момент актеры выходят на эту маленькую сцену и подъемник поднимает ее почти под потолок, чтобы всем было видно. Так вот, а нас усаживают в специальное круглое кресло, которое сделано, как операторское: то есть на штативе. Оно может подниматься вместе со сценой, крутиться вокруг нее, приближаться, отдаляться и т.п.


Мы усаживаемся, пристегиваем ремни, как в самолете, и начинаем развлекаться. Сначала смешно. Потом тебе приходит в голову покрутиться на кресле вокруг сцены, как на карусели. На тертьем круге у меня начинает кружиться голова - а тебе по кайфу. Тут мы начинаем ожесточенно ругаться, потому что ты хочешь вертеться, а я нет, а кресло одно.


Проругавшись целую сцену, мы решаем пойти покурить. Курить - только на улице. А выход - только через сцену. Поэтому зрители ждут каждый раз, пока актер допоет, чтобы, пригнувшись, выскочить на сцену, пробежать в ее правый угол и залезть по вертикальному столбу вверх. Так мы и делаем и оказываемся на крыше ДК. А там стоят и курят актеры в ожидании выходов. И идет мерзейший дождичек. Короче, стоим мы, курим и думаем, когда бы вниз спуститься, чтобы не во время арии, а то неудобно. А актеры, чтобы не попортить костюмы и грим, стоят в плащах из непрозрачного полиэтилена до самых пяток и капюшонах - асфаролках. И непонятно, кто из них кто.


Тут ты вдруг решаешь познакомить меня с Сане Григорьевым, подходишь решительно к актеру, срываешь с него капюшон... и это оказывается какой-то седеющий мужик сурового вида. От неожиданности и ужаса мы бросаемся вниз, по столбу съезжаем на сцену. Ты бросаешься к левой лесенке в зал, а я - к той, что справа на сцене. Тебе везет, мне нет: правая лесенка ведет не в зал, а в какую-то конурку под сценой, где воняет зоопарком и живет семейство мелких троллей (привет Цвергу!). Приходится мне сидеть с ними в течение еще одной сцены, смотреть на обглоданные косточки на подоконнике и зажимать себе нос. Потом все-таки пробегаю нагло через сцену и в зал.


Но тут оказывается, что спектакль давно прервался, потому что кто-то наехал на Катю и она стоит теперь на авансцене с микрофоном и переругивается с залом, обвиняя какого-то мифического Сидоровича в закулисных интригах, липовых облигациях, наушничестве, злословии и - почему-то - в пропаже шуб.


Вот и все.


-------------------------------------------------- ------