Подшивка

Одинокий летчик

18.10.2001

Новая газета
19 октября — премьера первого
российского стационарного мюзикла «Норд-Ост»

       «Норд-Ост» с лета гремит
над Москвой, как шквал, сотрясая стекла мониторов
и непривычные к столь методичному менеджменту
умы граждан. На почтово-поисковых серверах
Рунета долго и упорно мигала ссылка на сайт
спектакля: но эта ссылка-эмблема была изящна, как
поднятые паруса, напоминала графику детских книг
1970-х гг. и облагораживала унылый среднерусский
web-пейзаж в промышленных пригородах Рамблер и
Яндекс.

       В общих вагонах
андеграунда им. тов. Кагановича расклеены
листовки-постеры спектакля, фраза «Каждый вечер
ровно в 21.45 на сцену садится
самолет-бомбардировщик в натуральную величину»
уже вошла в фольклор (а после 11 сентября с.г. лихой
слоган приобрел какую-то дурную усмешечку).

       Когда эти крылья
краснозвездные, милые и грозные (тот же
бомбардировщик, Arrival 21.45, в силуэтном
изображении), замелькали с исподу билетиков
метро — сила «Норд-Оста» достигла штормовой.
Полтора толковых гена, уцелевших в нас от
поколений, описанных в «Двух капитанах», звали
сгруппироваться в борьбе с натиском стихии. И не
уступать.

       Но в случае с «Норд-Остом»
вспоминаешь саму этимологию слова «антреприза».
Варваризм-галлицизм происходит от «entreprise» —
предприятие.

       Данная антреприза, первый
в России стационарный мюзикл на собственной
площадке, — отчасти именно предприятие. Отчасти,
пожалуй, и промышленное. Но менее всего
коммерческое. Хоть и рискованное.

       Тут подошла бы формула
«Старые ценности по новым технологиям».

       

       Новые технологии — кастинг труппы,
бешеная, видимо, нагрузка на каждого исполнителя,
интенсивное информирование публики о проекте.
Обустройство «площадки» б. Дома культуры ГПЗ-1
неподалеку от метро «Пролетарская».

       Наконец, технологии
финансирования. «Норд-Ост» будет идти пять раз в
неделю в зале на 1150 мест. Цена билетов — от 30 до 900
рублей. За год успешного «проката» будут
возвращены кредиты.

       Старые ценности заложены
в самом выборе сюжета и реализованы в спектакле.
При столь прогрессивном и энергичном
менеджменте проекта «Норд-Ост» в спектакле
«Норд-Ост» нет ни чешуйки лакового, гламурного
блеска. Мюзикл очень добротен — и абсолютно не
буржуазен.

       «Классический мюзикл»
даже кажется слишком классическим и слишком
семейным. Слишком спокойным, теплым и праведным
— если говорить именно о текстах и партитуре.
Сознание тех, кто это написал и поставил,
организовал, реализовал в срок и «отпиарил», с
одной стороны, кажется, подверглось полному
евроремонту. А с другой — вроде бы и вовсе ему не
подвергалось.

       Первые дуновения
«Норд-Оста» в Москве отмечены ранней весной с.г.
(и отмечены «Новой газетой», заметим). Алексей
Иващенко и Георгий Васильев — авторы будущего
мюзикла, более известные как бардовский дуэт
«Ивасей», — собирались перенести на русскую
сцену римейк стационарного мюзикла
«Отверженные». Но грянул дефолт 1998 года, разрушив
всякую перспективу окупаемости бродвейского
Гюго в России.

       Тогда и был написан «свой
собственный» мюзикл «Норд-Ост» по мотивам романа
Каверина «Два капитана».

       И 19 октября с.г. на сцену б.
ДК ГПЗ вместо беспризорника Гавроша выйдет наш
вокзальный беспризорник Саня Григорьев.

       А вместе с ним — толпа
персонажей романа: мелькают поморы-крючники и
слобожанки Соломбалы начала 1910-х, растерянные
дамы и господа образца 1918 года, веселая горючей
лихостью пропащих толпа московской толкучки
первых лет нэпа, школьники, летчики, налетчики,
конькобежцы новогоднего карнавала на катке в
ЦПКиО 1930-х.

       ...Безумный биоценоз
«общей квартиры» — с дворником-татарином, томной
львицей коммунального масштаба (кимоно, пудра
«Кармен», прическа валиком), кроткой семейной
парой биологов-очкариков, неукротимой соседкой,
осыпающей всех библейскими проклятьями... С очень
натуральными речитативами склоки на кухне. Со
стильной декорацией этого линялого, фанерного
преисподнего курятника.

       ...Крашенные хной
«делопутки» с ремингтонами и арифмометрами,
бодрые бортмеханики, фотограф с «лейкой» в лихом
беретике, восторженные великовозрастные девы в
пионерских галстуках, товарищ Чкалов — весь в
белом, чины Главсевморпути в довоенных синих
мундирах своего наркомата, добродушные ненцы в
малицах, темные тени блокадного Ленинграда,
профессора-гидрологи в потертых пиджаках,
офицеры в галифе, щеголеватый почтальон образца
1915 года на новеньком велосипеде, старая дама в
оренбургской шали, с брошью у ворота блузы,
безупречный учитель Кораблев.

       В общем, русский народ,
неудержимо переходящий в советский. Он пляшет у
лотков на Смоленском рынке, ожесточенным
чарльстоном отгоняет Саню Григорьева от врат
совучреждения, степует на летном поле,
вальсирует на катке ЦПКиО. Он поет хором, чисто
фразируя. Выкладывается в минутных ролях
(особенно хороши товарищ Чкалов и шумный
дворник-татарин).

       

       На сцене народу что людей... Но больше,
чем людей. Раз в десять.

       В спектакле «Норд-Ост» 380
персонажей. В труппе — 32 актера. Труппа,
отобранная после жесткого кастинга, в основном
очень молодая, теперь уже состоящая из актеров
синтетического типа, цельная, «заточенная» под
жанр мюзикла, — один из лучших результатов
постановки.

       «Два капитана» для такой
затеи — сюжет почти идеальный. И почти
неподъемный: действие книги, как мы помним,
происходит с 1915 по 1944 год и простирается от
Петербурга до устья Енисея. Трехчасовой
спектакль по этому географическому (и
историческому тоже!) эпосу не может не напоминать
слайд-фильм из отдельных сцен. Но эти яркие и
добротные «слайды» — иероглифы тех же ценностей,
той же тайной мысли, которой дышит роман.

       «Два капитана» — в списке
того настоящего, что оставил нам все же именно
советский период.

       В книге Каверина,
написанной в 1936—1944 гг., кое-где видны
серокаменные химеры и жестяные гаргульи
подлинной эпохи. Но автора одушевляла самая
спасительная для интеллигента тех лет идея
полноты преемственности. Вместе с рукой Кати
Татариновой, капитанской дочки эпохи первых
пятилеток и блокады Ленинграда, вместе с лоциями
и заветной идеей ее отца Саня Григорьев,
беспризорник эпохи «военного коммунизма»,
воспитанник школы-коммуны

       № 4, летчик, получивший
свой первый орден в Испании, получает в
наследство кодекс чести и образовательный ценз
«бывших». Чувство гордости тем, «что моими
трудами открыты и присоединены к России новые
обширные...»... Русская интеллигенция здесь
посмертно благословляет и вводит в права
наследства советскую.

       Чем и был сверхактуален,
нов и дерзок в 1944 году роман.

       В конце Отечественной
войны на эту реабилитацию «России бывших»
искренне рассчитывали лучшие. В 2001 году, после
нового Великого перелома, то прошлое покрыто
густым туманом. Вопрос «Если ты такой умный, где
же твои денежки?», скажем так, перекрыл
проблематику «Войны и мира». Советский период
изучается отнюдь не по «Двум капитанам»... Что,
впрочем, справедливо. А корреляция между
понятиями «мои труды» и «присоединено к России»
у трудящихся напрочь отсутствует. Секрет утерян.

       Но без всего этого
нормальная страна долго не живет. Кроме того,
перефразируя товарища Сталина, другого прошлого
у него для нас нет...

       И надо опять соединять
всех живых. Оцифрованные, компьютерные пароли
«Норд-Оста» давно знакомы: совесть, одержимость,
образование, любовь. Прошу прощения — Отечество.

       Одна из лучших сцен —
растерянный мальчик-сирота с кожаной сумкой,
полной старых писем, стоит во мгле 1918 года. Хор
граждан разных сословий окружает его и поет о
временах бури, мглы, ожесточения, отчаяния и
распада, о том, что вихрь темной пыли отделяет
каждого от всех. Рассчитывать можно только на
себя... Хор исчезает во мгле. Одинокий мальчик
идет вперед.

       То, что в 1918 году было
трагедией, мы пережили в виде фарса в начале 1990-х.
(Аналогия видна — и она не единственная в
спектакле.)

       Но авторы «Норд-Оста»
играют так, как будто точку перигея мы уже прошли.
И упорно показывают, точно перебирают старые
фотографии: щеголеватый почтальон в новой
форменной фуражке катит по городу;
добросердечные бабы в ярких шалях гладят немого
ребенка по голове; в глубине московской комнаты
светятся книги и семейные фотографии; старая
дама ведет за руку девочку в нарядной шляпке;
худой, усатый учитель в потертом пальто, со
стопкой книг и глобусом садится на корточки, чтоб
поговорить с беспризорником; школьники волокут в
аэрокружок модель планера; очкарик Валька,
будущий профессор-биолог, беззаветно
разглядывает банку с какой-то мелкой тварью; Катя
церемонно представляет подругу одноклассникам;
товарищ Чкалов сияет лихостью...

       Здесь есть что-то от
альбома семейных фотографий: вот мир, который мы
все же любили.

       Вихрь антрацитовой пыли
начала 1990-х улегся. Ожесточение против нашего
прошлого во всех его формах прошло. Пусть на
сцену садится бутафорский самолет, пусть об этом
трубят постеры на всех углах Москвы — это
достойнее, чем завлекалочки начала 1990-х.

       Помните, как в ЦПКиО им.
Горького стоял настоящий космический корабль
«Буран», незадачливый советский «Шаттл», и
использовался кем-то расторопным в качестве
аттракциона?

       Театральный
бомбардировщик «Норд-Оста» — все-таки антипод
этого несчастного «Бурана».

       Мы, видимо, прошли точку
перигея и выруливаем в более высокие слои
атмосферы.

       

       P.S.

       У «Норд-Оста» хорошие
художники: костюмы Марии Даниловой и декорации
Зиновия Марголина много дают спектаклю.
Бомбардировщик параметров фронтового «У-2» в 21.45
на сцену действительно садится. Но с театральной
точки зрения — круче декорация коммуналки и
искореженный, с выбитыми в Октябрьских боях 1917 г.
стеклами московский трамвай эпохи «военного
коммунизма»: на крыше укреплены остатки
старозаветной рекламы «Сельдь атлантическая
«Иваси»», с подножки горохом сыплются
беспризорники... (Сельдь «Иваси», правда, — не
атлантическая, а тихоокеанская. Но в остальном —
трамвай хорош.)

       Спектакль идет под
«живой» оркестр достаточно сложного, но очень
спокойного и классичного звучания (оркестровая
аранжировка Сергея Чекрыгина, дирижер — Ара
Карапетян из Музыкального театра им.
Станиславского и Немировича-Данченко). Марию
Васильевну, вдову капитана Татаринова и мать
Кати, играет (и поет) Ирина Линдт, известная
драматическая актриса «младшего призыва» Театра
на Таганке. Учителя Кораблева играет Петр Маркин
из театра «Летучая мышь». Очаровательна совсем
юная, церемонная и решительная Катя (Екатерина
Гусева). Как всегда, особо выразительны злодеи —
Николай Антонович (Юрий Мазихин) и предатель
Ромашка (Олег Кузнецов).

       И у всех — полноценные
вокальные партии и полноценное музыкальное
образование. Вплоть до консерваторского.
Елена ДЬЯКОВА