Подшивка

Cеверо-восточный прорыв

20.12.2001

Русский deadline
«Норд-Ост» - почти как на Бродвее или даже лучше



Море волнуется – раз, самолетик садится – два, звезды блестят – три.
Запоминаются сцены, а не роли, атмосфера, а не коллизии. Наверное, потому что коллизии знакомы с детства: по читанной-перечитанной, библиотечной книжке, по фильмам – киношной и телевизионной версии. Там все-все про нас и нашу страну рассказано: об энтузиазме и героях; о предательстве и подлецах; о неизменных временах; о любви и славе - обо всех чистых чувствах, которые только с большой буквы хочется именовать.


Чудес хочется, они востребованы. Недаром публика обмирает по книжке о Гарри Поттере. А здесь – родное, свое.



Два бывших столичных барда – Г.Васильев и А. Иванченко - в Доме культуры, почти на окраине, поставили мюзикл «Норд-Ост» по роману Вениамина Каверина «Два капитана».


Публика чуть не валится с балкона. Задумавшийся юноша на выходе снес стеклянную дверь на лестнице. Орава школяров, от которой ожидался выплеск междометий и фантиков, совсем притихла.



Видавшие виды искусствоведы жалуются, что слова не запоминаются, что мелодии вторичны и мерещатся повторы. Так ведь и история, которая со всеми нами приключилась, время от времени повторяется. Как не прячь сломанную гитару и дырявый рюкзак на антресоли, высунется уголок. Преломленная воображением и отредактированная неверной памятью эта наша позавчерашность неумолимо притягательна. Это Утесов? Это Соловьев-Седой? Это Богословский? Это братья Покрасс? Ничего похожего и все похоже, но слито воедино в “сейчас-тогда”. Интересно, переводимы ли эти порывы на чужие языки?


Кто не жил в коммуналке, не видел городского парка зимой, не швырялся портфелем в одноклассников, не любил безнадежно, безответно, тому не стоит ходить на «Норд-Ост». А может стоит, чтобы не понять, а почувствовать, как это бывало. Как это будет – с другими.



Та тонкая, едва заметная грань между романтическим порывом и ироническим снижением, между влюбленностью в патриархальное советское, в частные воспоминания, перебирание желтых фотографий и отвращением к унизительному бремени всеобщего обравнивания (вас подравнять? –парикмахер), к белому уголочку на той же желтой фотографии – для печати.


На грани удается удержаться. Публика, раскрывши рот, следит за балансирующими. Вот они младше, вот старше, вот полны сил, а вот – горечи и отчаянья. И ликующая, сочувствующая, удивляющая и иронизирующая толпа.


Вы видели иронию хора? Видели, а не слышали, потому что он еще и прекрасно движется, рассыпаясь на пары и сливаясь в стаю. Или это называется кордебалет, миманс, бригада?


А сцену закрывает пятипалая лапа дорожек, на ней пританцовывают, по ней плетутся, на ней убивают, лгут, обнимают. Пропадает пустынная квартира Татариновых, школа номер шесть, южный порт и северный аэродром. Пляшут летчики, сверкает белым мундиром толстый Чкалов… Но вот подходит трамвай, отходит поезд, въезжает коммунальный коридор с шкафами, клозетом, скелетом велика, вешалкой, звонят дверной звонок, телефон, стрекочут пишущие машинки и мимо, у горизонта, проплывают тени людей.


Все замирает после грохота взрывов – блокада Ленинграда. Как, еще минуту назад были елка и праздник, а тут огонь в буржуйке и смерть? Как, еще секунду назад все были счастливы, и вот опять - несчастны? Неужели так лихорадило эту нашу несчастную, бывшую страну? Да знал я, знал, но ведь заново прочувствовать – это другое. Вы не можете перевести дух, вам не позволено оглядываться – упустите самое главное. Даже если все прочли насквозь, вы упустите, если хоть раз оглянетесь. Не оглядывайтесь, прошу вас.



Можно заметить голосовые несовершенства, актерские недоигранности, детскую наивность и бардовское простодушие. Но это уже потом, когда взломав сцену вынырнет из подо льда нос Святой Марии и допев, они – артисты - всей своей сотней-двумя выйдут на поклоны. Я вам больше ничего не скажу, поскольку искренне завидую не видевшим.



Говорят, что «Норд-Ост» - почти как на Бродвее или даже лучше. Не знаю. При всей надоедливой мерзости, размазанной пятерней по телеэкрану, при изобилии разновидностей «Королевского Жирафа», рассыпанных по отечественной сцене и представляющих неприглядно, «однозначно» нагие натуры, тягомотно натужное шутейство в смеси с психическим надрывом, новое московское представление - это елка какая-то, нескончаемая елка. Дорогого стоят такие романтические прорывы, дышится легче – с ними и после них. Пережить бы этой елке и новый, и Старый Новый год, и все грядущие потрясения, не растерять иголки с гирляндами.



ТОКАРЕВ Алексей, 20 декабря 2001