Подшивка

Эффектная ностальгия по прекрасной юности

01.05.2003

Страстной бульвар, 10

информационный сборник Союза театральных деятелей РФ


Претенциозно-боевой клич бросила пресса нынешней весной: "НОРД-ОСТ" закрывается!". Будучи результатом просчитанной PR-кампании, этот клич сработал. И вплоть до 10 мая, а именно в этот день было официально дано последнее представление, публика до отказа набивалась в зал Театрального центра на Дубровке. Того самого, что осенью прошлого года стал местом трагедии с захватом и многодневным удержанием заложников.

Фактически, помимо зрителей, артистов и служб театра, в заложниках оказалась тогда вся страна. Жизнь как будто замерла. В напряженном ожидании развязки другие, телевизионные, зрители прильнули к экранам и судорожно наблюдали за происходящим. Это был теракт в прямом эфире, громогласно освещавшийся и неоднократно транслировавшийся в средствах массовой информации.

Во многом это сослужило недобрую службу жизни самого мюзикла. Трудно судить, только ли этот фактор, создавший дурную славу окропленному кровью помещению на Дубровке, повлиял на решение о закрытии "НОРД-ОСТа". Вероятно, были и другие причины. Но, так или иначе, теперь настало время проститься с мюзиклом, ставшим, по российскому обыкновению, чем-то большим, чем просто мюзикл.

И не лукавят создатели "НОРД-ОСТа" Георгий Васильев и Алексей Иващенко, в пору советских клубных вечеров больше известные как "иваси", когда называют свое детище "историей страны — историей любви". Так оно и есть. Другое дело, что, как и у автора романа Вениамина Каверина, "история страны" уступает лидирующие позиции "истории любви". Поэтому, нарушая благозвучие и восстанавливая справедливость, можно было бы поменять эти рекламные «зазывалочки» местами. Тогда само название уже задавало бы правильное восприятие спектакля – трудная любовь и становление личности на фоне не менее трудной истории России первой половины XX века.
Конечно, оригинальные "Два капитана", их сценическая версия "НОРД-ОСТ", ни в коем случае не отражают всю полноту лихолетия революции и гражданской войны, последовавших за ними разрухи и НЭПа, а также довольно безмятежных (у Каверина) юных 30-х и грозных военных 40-х, встреченных героями на пике жизненной активности и человеческой зрелости. Как и "Два капитана", "НОРД-ОСТ" – пронзительная история любви, пронесенной сквозь годы и километры, сохраненной в минуты злобных интриг и, как птица Феникс, воскресшей из пепла войны и разлук. Чтобы светить ярче и с позитивным жизнеутверждающим пафосом указывать путь другим сердцам, заплутавшим в поисках утраченной середины.

Не любовь, которая всегда находится рядом с ним, ищет Саня Григорьев долгими годами странствий. Он ищет свой путь, свою заветную "середину", которая лучом света – обрывки писем капитана Татаринова — просияла ему в детстве и скрылась с глаз. Мол, ищи сам, будь верен и последователен, и у тебя все получится!

И это не пустые слова. При всей своей назидательности, знаменитое "бороться и искать, найти и не сдаваться" стало девизом многих советских мальчишек. Они сделали Саню Григорьева своим кумиром, строили по нему жизнь – не пасуя перед трудностями и искренно веря в торжество справедливости. Даже повзрослев, во многом переосмыслив былые идеалы и грезы, они не предали той свежей и немного наивной прямоты, той прекраснодушной цельности, которая и делает юность прекрасной.

Говорю так, потому что видела это сама, читала на лицах публики. В них было все — жалость, сострадание, ностальгия. Ностальгия общечеловеческая – думы о нашей непростой жизни, тяжелых страницах истории, зыбкости всего сущего. Ностальгия глубоко личностная – по прошедшим годам, потерянным иллюзиям и, главное, по безвозвратно ушедшей юности. На глазах зрителей, даже мужчин, были слезы.

Но не только ностальгической грустью, не только поволокой тайны и кровавой драмы были овеяны триумфальные проводы мюзикла "НОРД-ОСТ". Было и другое – радостный задор набирающего силу профессионализма, стремление артистов выложиться на полную катушку, заразительный дух величия театра и непросто дающаяся вера в будущее. Будущие сценические свершения. Будущее каждого участника закрывающегося мюзикла и каждого зрителя в зале. Наконец, будущее нашей страны, за последние десятилетия пережившей социально-экономические катаклизмы, сходные с теми, что описал в своем романе Каверин.

Все городские неурядицы, неконтролируемая инфляция и денежные махинации, запечатленные в лаконичных куплетах песенки "Миллионеры", идут у публики на "ура". В первую очередь, благодаря безумно обаятельной и очень талантливой работе детской труппы. Но во многом, и благодаря минимально отдаленным от нас во времени событиям начала 90-х, которые никем не забыты и психологически вошли в подкорку многих поколений.

Безусловно, история Сани Григорьева (Андрей Богданов) и Кати Татариновой (Екатерина Гусева, Виктория Соловьева) воспринимается как нечто свое, родное, впитанное с молоком матери. Исторические и человеческие параллели здесь неизбежны. Но есть в спектакле и общегуманистические философские аллюзии.

"Мелкий бес" Ромашов (Олег Кузнецов), выросший с Саней и не меньше него любящий Катю, из слизкого интригана в ряде сцен превращается в символ какого-то вселенского зла. Зла, по-настоящему не разрушительного, но марающего все и вся, что попадает в поле его зрения. Детский друг Сани, Ромашов следует за ним, как некое alter ego, всячески стремясь нарушить прямое течение его жизни. Приходит на ум знаменитая арбузовская формула: "Никто так мучительно не завидует нам, как наши лучшие друзья". Вопрос в том, можно ли считать Ромашова близким саниным другом. Но то, что он завидует и завидует мучительно, не подлежит никакому сомнению.
Он мерзок, жалок. Но в момент истерического срыва даже страшен. В блокадном Ленинграде 42-го он рассказывает Кате о мнимой гибели ее возлюбленного. Намеренно героизирует свою роль в тех страшных событиях, говорит, что хотел спасти, но не смог. Катя не верит ему, прогоняет вон. Оставшись наедине с собой, в лихорадочном порыве Ромашов раскрывает перед зрителем все карты и признается, что не добил тяжело раненого Саню, а оставил его одного без еды и питья в лесу. Бешеные глаза, косолапая пластика, негодующая подлость под маской сдержанного радушия – ни дать, ни взять Квазимодо из нашумевшего "Notre Dame de Paris". Только Квазимодо эгоистичный и совсем не жертвенный.

Детальной психологической разработке подвергается в спектакле не только главный злодей Ромашов. Другие эпически крупные роли поданы с не меньшим блеском. Так, очень интересен образ старого покровителя Ромашова Николая Антоновича Татаринова (Юрий Мазихин, Евгений Башлыков). Интересен, как в плане актерского проживания, так и чисто по-человечески. Это тоже негодяй, поломавший судьбы своего брата и его жены. Но в постановке – негодяй более видный, более одиозный и менее изощренный. Даже жаль его, когда одинокий, раздавленный прожитыми годами и собственными грехами, в своей вокальной партии он приходит к горькому ибсеновскому выводу: «Юность – это возмездие». В данном случае юность как сила не только разрушительная, вычищающая скверну, но и созидательная, несущая свет и чистые идеалы.

Детальному анализу подвергаются и кокетливо лаконичные, порою даже крошечные ансамблевые роли. Это и обитательница коммуналки Тетя Фира (Аида Хорошева), заигрывающая с молодым летчиком Григорьевым, что пришел навестить своих друзей Вальку и Киру Жуковых. Это будто заговоренные в душной суетной атмосфере женщины-Референты, которые считают, печатают, что-то бормочут. Одним словом, создают видимость кропотливой министерской работы. Они – винтики государственной машины, но винтики завистливые, циничные и усугубляющие традиционную бумажную волокиту.

Так, из мелких деталей — ярких вокально-танцевальных номеров (жемчужина спектакля — вокал Петра Маркина в роли покровителя слабых Ивана Павловича Кораблева) и точных психологических зарисовок — рождается масштабное полотно, выразительное как по содержанию, так и по форме.

Форма эта театральна, хотя в отдельных сценах и нарочито наивна. В основе сценической выразительности "НОРД-ОСТа" – нехитрые театральные приемы. Это массовые сцены, где продуманы все роли. Сюжетные ходы, позволяющие использовать ходы театральные. Так, взросление героев от раннего детства через подростковый возраст к юности, молодости и зрелости представлено незамысловатой сменой трех актерских составов. В частности Саня-мальчик отдает эстафету Сане-подростку, а тот в свою очередь – взрослому Сане. Казалось бы, простой театральный ход. Но здесь он выглядит органично и создает дополнительную зрелищность.

Безусловно, при явных недоработках в постановке танцев и спорном вопросе о вокале, главным элементом сценической выразительности "НОРД-ОСТа" является сценография. Костюмы Марии Даниловой несут на себе яркий отпечаток эпохи. Пестрые и разношерстные пальто, полушубки, шляпки и кубанки — на базарной площади. Колоритные тельняшки, подтяжки и косынки – у обитателей коммунальной квартиры. А что уж там и говорить про кожаную куртку полярного летчика Сани Григорьева! Это просто песня… Глаз то и дело цепляется за такие яркие, но не броские детали, чтобы полюбить их. Как подлинные свидетельства тех лет. Как вещественные доказательства пронзительной героико-лирической истории.

Декорации (Зиновий Марголин), состоящие из подвижных подъемников наподобие половинок разведенных питерских мостов или трапов самолетов и главного конька представления – "бомбардировщика в натуральную величину", за последнее время претерпели некоторые видоизменения. Подъемники, от сцены к сцене принимающие вариативно то форму лестницы, то покачивающихся качелей, остались на месте. Исчез бомбардировщик. Точнее, не совсем исчез, а был заменен на макет уменьшенного масштаба – вариант, по-своему эффектный и более удобный для транспортировки. От утраты своего главного коммерческого "конька" спектакль ровным счетом ничего не потерял.

Ведь ни рекламный promotion, ни развернутая PR-кампания не могут измерить общую историю и общую боль, которые рождают в зале максимально сплачивающее и ностальгически трогательное ощущение единения. Они у нас – одни на всех.


Екатерина Безроднова