Подшивка

«Я сумею возвратиться непосредственно сюда..»

01.01.2006

Люди и песни


«Бороться и искать, найти и не сдаваться!»
Девиз полярного исследователя первопроходца Роберта Скотта стал главным для каверинского героя капитана Григорьева. Эта формула мужества наверняка пригодилась в жизни и нашему современнику Георгию Васильеву. Древнегреческий мудрец Эпиктет размышлял о том, что каждому человеку предписано сыграть в жизни некую, только ему предназначенную роль. И нужно всего-навсего исполнять ее как можно лучше... Если следовать за рассуждениями философа-стоика, то Георгию Васильеву судьба подарила несколько ролей: поэта, композитора, певца, бизнесмена, продюсера, топ-менеджера... Или одну, вмещающую все перечисленные: роль созидателя. Вернее, капитана-созидателя...

- Георгий Леонардович, как вы себя чувствуете без песен?

- Почему без песен? Я все время с песнями. Не переставая слушаю. Но это не обязательно бардовская песня.

- А не скучаете по своему бардовскому прошлому?

- Если честно, то нет. Потому что так много всего интересного в жизни. Это был эпизод в моей жизни -увлекательный и важный для меня, но он закончился.

- Для тех, кто любит ваше творчество, это очень грустно осознавать.

- Все имеет свое начало И свой конец. Говорят, каждый писатель способен написать только один хороший роман - роман о своей жизни. Если человек написал то, что знает, то он ничего нового уже не напишет. Я уже свой "роман" написал. По крайней мере, в авторской песне. А потом понимаете, какая штука - в том жанре, где мне нравилось творить, работать, как прежде, уже не получается. Пока жанр был самодеятельным, пока песня называлась самодеятельной и пока клубы были клубами самодеятельной песни, а не ночными клубами, мне было интересно. Сейчас все изменилось. Нет ни тех клубов, ни той самодеятельной песни.

- Но ведь она в какой-то степени все равно остается самодеятельной. Эти ребятишки, которые приезжают на фестивали из разных городов, они ведь не профессиональные композиторы и поэты. Много очень самодеятельного в этой песне, которую мы привыкли называть авторской. Или вы говорите о верхнем слое в авторской песне?

- К сожалению, произошел разрыв между "верхним", как вы выразились, и ^нижним" слоем. Я считаю, что именно "нижний" слои и продлевает жизнь самодеятельной песне. Потому что авторы, вкусившие славы и денег, автоматически выбывают из этого жанра. Это мое личное мнение. Может быть, со мной не согласится ни один ныне живущий бард крупного калибра. Многие просто могут воспринять мою точку зрения как личное оскорбление, но я абсолютно уверен в том, что автор, который становится профессионалом, перестает принадлежать к жанру самодеятельной песни. Я могу пояснить свою мысль, хотя она и так понятна. Вот смотрите, Городницкий - ученый, Высоцкий - актер, Визбор - журналист, Розенбаум - врач, Окуджава - писатель, будем так называть. Все они занимались песней, как хобби. Для них это была самодеятельная песня. Помимо этого у них в жизни были другие большие дела - основные для них. Именно в этой основной жизни они черпали информацию о жизни и эмоции, переливающиеся потом в песни. А как только человек делает песню своей профессией, начинает ею зарабатывать свои главные деньги, он, не переставая быть композитором или поэтом, перестает быть бардом в смысле Визбора или Высоцкого. Чем занят профессионал? Он занят концертами, записями дисков, изданием своих произведений... Он перестает черпать правдивую информацию из настоящей жизни, без чего авторская песня, на мой взгляд, невозможна.
Многие пытались определить границы жанра авторской песни через специфику музыки, через специфику поэзии, которая исповедуется бардами, но это бесперспективно. Границы жанра все время меняются. То, что в свое время не признавалось ни в коем случае авторской песней, например, наше творчество с Алексеем Иващенко, теперь вполне укладывается в представления о ней. Теперь так, как мы играли в конце восьмидесятых, играют многие. И поют и сочиняют в этом ключе. Нельзя определить этот жанр через какие-то особенности музыки или стихов. У него единственное и очень простое определение - это самодеятельная песня. То есть песня, которую пишут люди из среды слушателей. Люди, которые знают жизнь такой же, какой ее знают слушатели. Вот и весь секрет.

- Если песни хороши, то какая разница, как они называются - самодеятельные или профессиональные?

- А что такое "хороши"? Скольких замечательных бардов упрекали в непрофессиональных стихах, неумении играть на гитаре или отсутствии слуха? Критерий хорошести в этом жанре совсем другой. Песня должна быть жизненной, близкой современному слушателю, живущему не воспоминаниями, а полнокровной жизнью. Если ты сам не живешь жизнью своих слушателей, то песни твои перестают быть для них правдивыми и близкими. Вот и получается, что любой бард, ушедший в профессионалы, сильно рискует стать неинтересным для ценителей жанра. Это не сразу происходит. С кем-то через год, с кем-то через два, через три, смотря у кого какой творческий запас. Но это почти неминуемо происходит со всеми. Рассуждая так, я не захотел переходить в профессионалы, как того требовала логика развития моего хобби. Это основная причина, по которой я перестал заниматься авторской песней - сочинением и концертированием. Впрочем, перестав работать в этом жанре, я продолжаю писать музыку, сочинять и ставить музыкальные спектакли, делать стихотворные переводы, заниматься оркестровкой, то есть продолжаю творить, но в других жанрах.

- Вот молодежь сейчас поет песни группы «Пятница», но они ведь профессионалы, они же деньги зарабатывают этим.

- А когда, по-вашему, появилась эта группа?

- Года два назад.

- А я вот помню, мой сын, который фанател от группы «Пятница», еще 3-4 года назад принес их диск и сказал: «Вот, послушай. Что скажешь?» Я послушал. Потом и по телевизору их видел и еще слушал. Вот только что в клуб не ходил - не люблю, там очень накурено в этих ночных клубах. Очень хорошие, интересные ребята. Кто они были? Это были типичные самодеятельные авторы. Типичнейшие. И ведь с ними произойдет то же самое, что и с остальными бардами. Ребята перешли в профессионалы где-то года два назад и через год или через два они начнут повторять самих себя. Что они видят, кроме своих ночных клубов? Ничего. Шоу-бизнес берет их в оборот, они попадают в накатанную колею и через некоторое время начинают повторяться, перестают быть интересными для новой публики. А верная им публика замораживается. Смотрите, нечто похожее происходит и в бардовской песне. Бот я люблю Сергея Никитина, с детства, можно сказать, люблю. В юности просто бредил Никитиным. Я всегда буду ходить на концерты Никитина. Но я, слава Богу, уже человек если не преклонных, то весьма солидных лет. Мне уже под пятьдесят. Аудитория Никитина стареет вместе с ним. Вот я -аудитория Никитина. То же произойдет и с профессиональной группой «Пятница».

- Ну многие все-таки так и пишут для души и для самовыражения. Но, конечно, сейчас авторская песня проходит испытание.

- Еще раз хочу подчеркнуть, что все, сказанное мной, не относится к тем, кто пишет не для денег, а для самовыражения, для друзей, для любимых, мало ли для чего... К самодеятельным авторам я отношусь с большим пиететом. Я считаю, что именно они сейчас поддерживают жизнь в жанре авторской песни. Именно они - безвестные ребята, которые только пробуют перо, изобретают велосипеды и мечтают поразить всех своим сокровенным. Как любит повторять Алексей Иващенко, желание сочинять песни и петь их своим близким и друзьям, неуничтожимо. И в этом сила жанра. Абсолютно точная мысль.

- Георгий Леонардович, вы, как считается, успешный предприниматель. Для вас бизнес - это игра или способ самовыражения? Или необходимость: вы себе цель поставили - заработать?

- Моя жизнь так сложилась, что я всегда имел возможность делать то, что мне нравится. И деньги сами собой зарабатывались. То есть я никогда ничего не делал просто ради заработка. Нет, вру, в молодости, когда нужно было кормить ребенка, а я был аспирантом, приходилось делать скучную работу, например, подрабатывать ночным сторожем. Пожалуй, только тогда я занимался чем-то ради денег. Во все остальные времена я умудрялся находить такую работу, которая искренне мне нравилась и увлекала меня. Что для меня бизнес? Это спорт.

- Азарт?

- Да, это азарт. Кроме того, с детства люблю конструировать, строить. Мне интересен не бизнес вообще, интересна та стадия бизнеса, когда строится система, когда формируется отрасль, когда возникает предприятие, когда создается большое новое дело. Потом, когда все начинает работать, крутиться в повседневном режиме, это перестает для меня быть интересным. Практически все проекты, в которых я участвовал, будили во мне жгучий интерес. Скажем, «Билайн» на стадии быстрого развития, на стадии становления новой отрасли - сотовая связь. Очень увлекательно было. Когда там все заработало, как часы, мой интерес поугас.

«Норд-Ост». Это тоже был прыжок в неизведанное. Мы создавали первый в России театр одного спектакля. «Норд-Ост» стал первым в стране мюзиклом, который более года показывался ежедневно. Для меня это было очень интересно.

- Это была совместная идея с Алексеем Иващенко?

- С Алексеем, конечно.

- А почему выбор пал именно на роман Вениамина Каверина?

- Мы с Алексеем со студенческих времен бредили мюзиклами и написали не один музыкальный спектакль (просто они тогда иначе назывались). И когда мы увидели настоящие мюзиклы, в Нью-Йорке и в Лондоне (это было уже в начале 1990-х, конечно), с одной стороны, мы поняли, к чему надо стремиться, с другой стороны, мы поняли, что это невозможно. Поскольку это была совершенно другая индустрия, другой подход к делу, который в то время, в начале 90-х, нельзя было себе представить. Только где-то в конце 90-х, уже пообщавшись с иностранными продюсерами, накопив некоторые знания и опыт, мы решились на то, чтобы поставить собственный спектакль. А вот что касается выбора темы, то это заслуга Алексея. Он мне "плешь проел", что мол, "давай делать по Каверину. Я год отказывался.

- А что смущало?

- Смущало то, что детско-юношеская литература. Я считал, что мы отпугнем взрослую часть публики.

- Были какие-то еще альтернативы?

- Много было всего. Мы даже проводили такой негласный конкурс среди сценаристов. Хотели, чтобы это было что-нибудь из истории России конца XIX - начала XX века, чтобы это было связано с самолетами... Ну, с самолетами, потому что зрелищно, во-первых. А во-вторых, потому что самолет ассоциировался у нас с периодом перемен в истории страны. Кстати, многие критики, после премьеры «Норд-Оста» отметили, что наш спектакль предложил новый взгляд на историю. В «Норд-Осте» есть сильная личность, которая стремится, несмотря ни на что, реализовать свою эфемерную идею. То есть, по сути дела, это такой чудак, человек-танк, который крушит все на своем пути, рядом с которым гибнут люди, а он идет напролом. Вот именно такие люди движут историю. Пассионарии, как писал Гумилев. А история становится возможной благодаря тому, что в руки этих людей попадают невиданные дотоле средства, новое оружие, новая техника. То, что было не под силу капитану Татаринову, стало под силу капитану Григорьеву. Не потому, что он жил при советской власти, а потому, что в это время уже появились самолеты. Нам просто захотелось показать, что нашей истории не надо стыдиться, что ее не нужно выпячивать, что его можно тихо и спокойно гордиться. Это история людей, а не история классов. Такое прочтение оказалось очень близким публике. И то, что «Норд-Ост» более года собирал ежедневно тысячные залы, - подтверждение нашей правоты. Мы оперировали близкими для каждого человека понятиями: семья, любовь, война, цель жизни, предательство, подвиг. Из этих понятий и состоит настоящая история.

- Наш журнал так за вас радовался, когда возродился «Норд-Ост» и в Нижнем Новгороде состоялась премьера. И планировалось, что мы сделаем репортаж о пути «Норд-Оста» по России. Что ждало вас на этом пути?

- То, что мы никак не ожидали. При огромном интересе и теплом отношении публики мы встретили ожесточенное сопротивление со стороны государства. Люди нас ждали, а власти не хотели нас видеть в своих городах. Нас просто грубо, внаглую, что называется, выгнали из Петербурга. Театр якобы закрыли, потому что он в аварийном состоянии. Потом, через две недели, когда "угроза" «Норд-Оста» миновала, его снова открыли.

- Как так? Кто это сделал? Висели афиши, я же видел все эти афиши у нас в Петербурге. Около моего дома. Что произошло?

- Видимо, было просто принято политическое решение - не пускать «Норд-Ост» в Санкт-Петербург. Исполнители этого решения оказались в роли стрелочников, Они, кстати, сейчас все уже уволены, переведены на другую работу.

- А есть версия истинной причины?

- Я не хочу измышлять версии. Наверное, у властей со словом «Норд-Ост» связаны плохие ассоциации. Не буду придумывать. Если бы государственные чиновники хотели рассказать, почему они не любят «Норд-Ост», они бы, наверное, сами это сделали, Аналогичная история произошла в Новосибирске. Нас туда тоже не пустили. Что-то подобное началось в Екатеринбурге - все переговоры были неожиданно прерваны под каким-то случайным предлогом. Нам закрыли доступ в крупнейшие города России, и стало понятно, что «Норд-Ост» просто выжимают из страны.

- А как же Нижний Новгород остался? Там не испугались властей?

- Ну, Нижний - это город, который в несколько раз меньше, чем Петербург. Государственные чиновники, видимо, решили, что премьера в Нижнем Новгороде будет безопасней.

- А после Нижнего у Вас уже не было гастролей?

- Дав в Нижнем за 10 дней 14 представлений, мы поехали в Тюмень. Там тоже были очень успешные спектакли. Но затем мы вынуждены были остановиться, потому что пробоину, которую нам нанес срыв гастролей в Петербурге и в Новосибирске, уже невозможно было залатать. Эти долги уже нечем было покрыть. После того, как сорвались гастроли в Петербурге, от нас отвернулись спонсоры. У нас был подписан контракт на крупную сумму со Сбербанком. После срыва гастролей в Петербурге Сбербанк просто не перечислил деньги, остальные спонсоры также разбежались. Мы просто потеряли возможности финансироваться после того, как обнаружилось, что чиновники против того, чтобы «Норд-Ост» показывался в России. Вот так наша страна потеряла наш спектакль.

- Первый русский, российский мюзикл.

- Да. Просто политика убила. Не террористы, а сами же наши родные чиновники. Собственными руками.

- А в российской прессе что-то было? В вашу защиту кто-то выступал? Или у нас свободы слова нет уже?

- Ни слова обо всех этих событиях на центральных каналах не было. Кроме НТВ. Это был тогда полуоппозиционный канал, он держал зрителей в курсе.

- А в газетах что-нибудь было?

- То же самое. В центральных газетах все перекрыли. В местных газетах была буря просто. Только в одном Питере было более ста публикаций. Ну да кто же читает питерские газеты, кроме самих питерцев? Ну, побурлили, поругали городские власти и все.

- И что же ваши артисты, которые репетировали, готовились? Это же их жизнь...

- У нас было восемь актеров из Питера. Мы рассчитывали, что несколько месяцев будем играть «НорД-Ост» в их родном городе. Для актеров, конечно, отмена этой серии спектаклей стала крушением надежд. Они мечтали стать звездами.

- Ну конечно. Такой спектакль Отыграть... И что же теперь? Куда подует северный ветер?

- Куда? На Запад. Если родная страна нас не признает, на Запад или на Восток. Вот сейчас мы ведем переговоры с Германией, отом, чтобы начать играть «Норд-Ост» на немецком языке. С корейцами, с американцами начали беседовать. Пока все на уровне предварительных переговоров. Жалко будет просто похоронить такой проект. Все-таки спектакль был уникальным. Никаким импортным мюзиклам не удалось повторить нашего успеха в России.

- Конечно, с таким азартом работали актеры, с такой страстью... Обидно.

- Воистину, "нет пророка в своем Отечестве". Взять хотя бы нашумевший спектакль «Нотр-Дам де Пари». Он выдержал в Москве примерно двести шестьдесят представлений. А «Норд-Ост» в общей сложности - четыреста сорок четыре. Выдержал бы и больше...

- Георгий Леонардович, мы можем это вспомнить или вам тяжело об этом говорить, о том, что произошло тогда на Дубровке?

- Да пожалуйста, вспоминайте. Что вас интересует?

- Что вам давало силы? У вас была надежда? Или была какая-то обреченность?

- У меня психика по-другому устроена. Я могу, к счастью, сосредоточиться на каких-то практических вещах и вытеснить личные переживания на задний план. Находясь среди заложников, я все трое суток работал, старался быть полезным для людей. Ну, собственно, у меня была такая возможность, поскольку я был как связующее звено между террористами и заложниками.

- Они выбрали Вас сами?

- Ну, как выбрали сами? Они спросили, кто знает, как остановить дым, который шел из дымовых машин, как выключить софиты. Я знал. Вышел. Они говорят: "Ты кто?" Я говорю: "Директор этого театра". Они меня так директором и называли. И все бытовые проблемы, которые нужно было решать, решались через меня. От устройства туалетов до снабжения питьем.

- А когда вы поняли, что это не шутка? Где вы были в этот момент?

- Вообще, я был не в зале, а в студии звукозаписи на третьем этаже. Наш менеджер сцены вбежал в студию с криком, что там, на сцене, стреляют. Я побежал туда. Надо сказать, что еще не добравшись до сцены, я понял, что это не простое хулиганство - в коридорах стреляли из автоматов. Тут уж мне просто повезло, я успел заскочить в зал, и буквально за мной дверь захлопнулась. Больше никого уже не впускали и не выпускали. Я говорю "повезло", потому что действительно для меня это было очень важно - то, что я оказался в этот момент со зрителями. Мне надо было обязательно туда попасть. Обязательно.

Поймите, я продюсер всего этого зрелища. Я собрал эту тысячу человек в зале. Я бы с ума сошел, если бы они были там, внутри, а я нет... Мне просто очень сильно повезло. Два раза. Сначала повезло, что я туда попал. А потом повезло, что я оттуда выбрался.

- А как вы поняли, что начался штурм?

- Я просто увидел газ - пошел дым из вентиляционного отверстия. Я сидел под воздуховодом. Поэтому я очень быстро получил максимальную дозу, и заснул одним из первых, слава Богу. И вообще всего последующего не видел. Еще повезло, что, увидев газ, я водолазку натянул на подбородок, чтобы хоть как-то профильтровать воздух. Сухой воротник ничего не отфильтровывал. Но я, по крайней мере интуитивно, принял правильную позу, сгруппировался, а не откинулся... Ну, потом я уже пришел в себя под капельницей.

- А сейчас эта максимальная доза сказывается на здоровье?

- Да нет, у меня здоровье железное. К тому моменту, когда я попал в заложники, довольно долго уже сидел на диете, занимался спортом. Мне было легче, чем другим. К тому же я постоянно находился в деятельном состоянии, решал какие-то бытовые проблемы, передавал информацию, подбадривал других. Наверное, это помогло мне перенести стресс.

- Георгий Леонардович, я помню, какой шквал оваций был в прошлом году в Московском доме музыки на концерте Грушинского фестиваля, когда вы с Алексеем Игоревичем вышли на сцену! Так любят вас в мире авторской песни. Вам эта часть жизни хорошо вспоминается? Или с грустью все-таки?

- Почему с грустью? Нет, замечательно. Все-таки многое удалось сделать. И за это не стыдно.


С Георгием Васильевым беседовали Ирина Алексеева и Алексей Брунов